Крестьянский самосуд на Руси: бессмысленный и беспощадный
В 1864 году – вслед за отменой крепостного права – в России последовала судебная реформа. Она должна была дать возможность крестьянам защищать свои права. Но крестьяне вплоть до советского времени справедливым почитали лишь самосуд. Дикие и жестокие расправы, которые воспринимались как забавы, приводили в ужас царскую полицию. И даже массовые казни не могли выбить из головы крестьянина мысль, что только «свои» судят правильно и «по-божески».
Чаще всего судили сходами, судами родителей и старших, соседей. Наказывали воров, конокрадов, прелюбодеев и пропивших имущество семьи. Виноватых водили по деревне под смех и крики, стучали по привязанному на спине ворованному имуществу, публично пороли, истязали и даже убивали. Самым страшным для крестьянина было осрамиться. Публичный позор порой был хуже смерти.
Задобрить сход можно было только одним: напоив всю деревню. Например, был такой случай в Смоленской губернии. Попал под подозрение за кражу овса некий Михайло Бухарин. Собравший сход староста сказал ему: «Признайся, и мы тебя простим!» Мужик признался. Стал просить прощения, пообещал «полведерки» водки. Водку привезли, выпивать сбежалась вся деревня. Как водится, не хватило. Михайло привез еще полведра, чтобы задобрить односельчан. Когда водка кончилась в очередной раз, мужики стали вновь возмущаться: «Теперь усякой скажет, что Родимские овсяники друг у друга овес воруют. А за то, что ен такую славу положил на нашу деревню, бей его, братцы, в ухо!» Испугавшись, Михайло с сыновьями бросился домой и запер ворота. Но раззадорившиеся мужики последовали за ним, подсадили одного из крестьян, тот перелез через забор и отпер ворота. Михайле ничего не оставалось делать, как выйти и снова просить прощения, на что мужики снова потребовали водки. Хозяин ответил, что денег нет и стал ругать мужиков разбойниками и пьяницами. А те, разозлившись, сняли колеса с телеги, стоявшей во дворе, и пропили их. Этого тоже показалось мало. Михайлу вывели на публичный позор: привязали ему овес на спину и повели по деревне. После снова пригрозили расправой. Он заложил в кабаке свою свиту, привез еще водки, и только тогда, окончательно захмелев, крестьяне угомонились.
Обращения к земскому начальству могли обернуться для жалобщиков еще худшим наказанием. В Орловской губернии уличили за кражу холста Анну Акуличеву. На сходе решили провести ее по деревне с холстом на спине и пропить ее праздничный наряд. Пришли во двор, вывели Анну. Та по случаю праздника была в нарядной рубашке. Выпачкали рубашку дегтем, перевязали бабу вожжами, привязали холст и повели по деревне.
Сбежался народ, но посмеяться не получилось: Анна шла гордо, с поднятой головой и презрительными усмешками. Подвели ее к реке, облили водой, но вместо того, чтобы голосить, как положено, и прощение вымаливать, Анна молчала, чем вызвала всеобщее недовольство. Привели ее обратно домой, но стоило развязать бабе руки, как она вскочила в сенцы, схватила висевший на крюке цеп и стала молотить всех, кто под руку ей попадался. Староста приказал схватить Анну и посадить под арест в амбар, но она сбежала от разъяренной толпы. Крестьяне из другого села научили ее пожаловаться земскому начальнику. Тот, выслушав историю, вызвал старосту. Староста все подтвердил и сказал, что так-де у них делается испокон веков. За это старосту арестовали на два дня. Вернувшись домой, он собрал сход и сообщил о доносе, из-за которого пострадал. Порешили, что Анну накажет ее муж, который даст ей 30 ударов кнутом без всякой пощады, а если же пожалеет, то его и самого выпорют. Анне же впредь выказывать всем миром презрение и плевать в ее сторону. Вывели бабу. Муж приказал ей ложиться, но она стояла, словно не слыша его. Он схватил жену за волосы, потащил по земле, схватили ее за руки и за ноги два крестьянина и так держали, пока муж бил ее со всей мочи. Остановил его только староста. Муж отправился в дом за праздничным нарядом жены, чтобы отдать его на пропой, но оказалось, что Анна уже успела спрятать его у родственников.
С той поры на Анну ополчилась вся семья, муж каждый день дрался с ней. С горя она стала распутничать. Ребятишки закидывали ее грязью, всякий плевал в нее – как было постановлено на сходе, и она решила уехать. Вытребовав у мужа паспорт, пешком ушла в Орел, а после переехала в Одессу. История ее, как женщины смелой, была рассказана в «Орловском вестнике».
Не щадили крестьяне и барских слуг. В Саратовской губернии в селе Долгоруково жили в 1887 году две сестры, вдовы. Они держали имение, и спасу им не было от местных мужиков, которые тащили все, что плохо лежало. Не было такой жестянки, которую бы они не украли. Прекрасный сахарный завод превратили в развалину, управляющий либо должен был сам с ними воровать, либо его колотили в укромном месте нещадно. Сестры уже хотели продать имение, но приехал тут к ним из Польши агроном Станиславский, который взялся навести порядок. Он был смелый, недюжинной силы и в первый раз, выйдя к собравшимся крестьянам, пригрозил им ружьем и пистолетом: «Я знаю, что все вы воры! Но теперь ваши грабежи кончились!» Крестьяне спорить с ним не посмели: уж больно силен, передушит как кур. Но про себя подумали сплести заговор: если вдруг поляк кого обидит, то бежать всем миром и бить его. А знаком будет церковный набат.
Однажды Станиславскому доложили, что крестьяне выпустили свой скот на барские земли (они так делали всегда) и на приказ уйти не реагируют. Станиславский сам прибыл к ним. Потрясая ружьем, он потребовал увести скот, толпа окружила его, все орали, особенно старался один плюгавенький мужичок, которого управляющий схватил и так сильно дернул за бороду, что вырвал клок. Тот упал на землю, завопил: убивают! Тут же отдали команду «жарить сполох», загудел церковный колокол, и жаждущие расправы крестьяне примчались на поле.
Управляющий попытался отступить, обещая пристрелить любого, кто встанет у него на пути. Толпа замешкалась, но какой-то мужик прыгнул сзади на поляка. Тот случайно выстрелил и попал в живот стоявшему рядом мужику. Судьба управляющего была решена. Он пытался бежать через овраг, но кровь заливала ему лицо, и он не заметил, что за деревом притаился с вилами один из крестьян. Мужик всадил вилы в грудь управляющему, подоспели и остальные, разорвали его на куски. Били долго и даже мертвого.
Опомнились только на следующий день и перед прибывшими следователями оправдывались: «Да я его только хворостинкой!» Подстрекателем оказался сотник, который первым должен был прийти на помощь управляющему, но прибыл на поле, когда уже все кончилось. Его казнили. Другие отчаянно трусили, не понимая, за что их судят. 34 человека повесили, более 100 отправили на каторгу. До последнего крестьяне были уверены, что поступили с «жадным барином» правильно.
