Предприниматель и филантроп Эли Брод. Фото: Ryan Miller/ Capture Imaging
Многие представители арт-среды мечтают о таком меценате, как Эли Брод — миллиардер, начавший с нуля. Вплоть до последнего дня (Брод умер 30 апреля 2021 года на 88-м году жизни) он оставался самым выдающимся покровителем искусств в Лос-Анджелесе, не проявляя при этом никакой особенной тяги или чувствительности к изобразительному искусству.
Он был увлеченным коллекционером, за несколько десятилетий успел приобрести тысячи прекрасных произведений и в итоге построил в Лос-Анджелесе Музей Брод (открылся в 2015 году), чтобы экспонировать свое собрание. Он явно ценил современное искусство как объект финансовых инвестиций, как инструмент филантропии и как общественное благо, способное играть заметную роль в возрождении городов, в том числе его любимого Лос-Анджелеса.
Но даже проводя экскурсии по собранию, которое выросло из возникшего в 1970-е годы у его жены Эдит интереса к ван Гогу, Пикассо и Матиссу, он никогда не казался особенно заинтересованным в отдельных работах. Он поторапливал друзей в музеях, если они слишком долго задерживались на одном месте. Его интерес к искусству отличало примечательное сочетание порывистости, рациональности и прижимистости — черт, которые он привносил практически во все беседы и сделки и которые трудно было отделить друг от друга.
В 2011 году, вскоре после объявления о планах Брода создать музей, автор этого текста брала интервью у него дома в лос-анджелесском Брентвуде. Тогда он поделился несколькими историями о дружбе с такими художниками, как Рой Лихтенштейн и Джефф Кунс, чей зеркальный кролик из сияющей нержавеющей стали стоял у него в прихожей. «Я бы умер со скуки, если бы проводил все время с бизнесменами, банкирами и адвокатами», — заметил коллекционер.
Джефф Кунс. «Тюльпаны». 1995−2004 гг. Фото: The Broad Art Foundation
И все же, рассказывая об отдельных произведениях искусства, Эли Брод в основном говорил об истории их покупки и провенансе. Так, картина Жоана Миро 1933 года, одно из ранних приобретений миллиардера, до него принадлежала Нельсону А. Рокфеллеру. Тот был вынужден продать ее вместе со значительной частью собственной коллекции, чтобы выручить средства на финансирование своих президентских кампаний. А одна из любимейших историй Брода — о том, как ему удалось урвать «Кадры из фильмов без названия» Синди Шерман в галерее Metro Pictures в начале 1980-х, когда они продавались по цене от $150 до $200 за штуку. Чем они ему приглянулись, он и сам не понимал.
Эли Брод изучал бухгалтерский учет и экономику в Университете штата Мичиган. Он вспоминал, что в 20 лет стал самым молодым жителем этого штата, получившим сертификат общественного аудитора. Вскоре после окончания вуза он вместе с Дональдом Кауфманом, мужем двоюродной сестры его жены, основал строительную фирму, которая заложила основу его будущего богатства.
Из-за расчетливости и одновременно нетерпеливости — качеств, которые Брод у себя не только признавал, но и превознес в книге 2012 года «Искусство быть безрассудным», — многим руководителям и попечителям музеев работать с ним было трудно. Как отметила Конни Брук в посвященной ему статье в журнале New Yorker, «некоммерческая деятельность Брода похожа на его бизнес корпоративной структурой, аналитической точностью и настойчивым требованием поддающихся количественному исчислению результатов». Кроме того, как метко она подметила, «он ожидает беспрекословного выполнения всех своих указаний».
Здание фонда The Broad Art Foundation в Лос-Анджелесе. Фото: The Broad
Самые показательные истории об Эли Броде относятся к началу 1980-х. В тот период он помогал создавать в Лос-Анджелесе городской Музей современного искусства (MOCA). Когда граф Джузеппе Панца ди Бьюмо предложил продать MOCA ценное собрание произведений Ива Клайна, Роберта Раушенберга, Марка Ротко и их современников, Брод принимал участие в переговорах, а параллельно, за спиной музея, пытался приобрести эту коллекцию для себя и ни цента не вложил в покупку. Он все время навязывал свою волю по мелким и крупным вопросам, давя на других попечителей музея. Один из входивших в совет художников, Роберт Ирвин, известный тем, что в 1970 году оставил мастерскую в Лос-Анджелесе и уехал в пустыню Мохаве, перейдя от создания художественных объектов к созданию произведений искусства из света, рассказывал, что стычки с Бродом вынудили его вернуться в одинокое убежище.
Позднее, в 1999 году, недавно назначенная на пост директора Музея Хаммера Энн Филбин встала горой против намерения Брода, бывшего попечителем и этого музея, использовать вырученные от продажи Лестерского кодекса Леонардо да Винчи $30,8 млн для создания Центра искусств Эли и Эдит Брод в лос-анджелесском Калифорнийском университете. В ответ коллекционер незамедлительно вышел из попечительского совета.
Эли Брод и художник Такаси Мураками. Фото: The Broad
Являясь попечителем Художественного музея округа Лос-Анджелес (LACMA) и обладая практически неограниченной властью во многом благодаря $60-миллионному дару на его расширение (больше, чем пожертвовали все остальные попечители вместе взятые), Брод приложил руку к назначению на пост директора Майкла Гована. Однажды он восторженно сравнил Гована с Биллом Клинтоном, говоря о его способности ладить с людьми, однако в 2008 году между ними произошел конфликт.
В конце 2008 года MOCA переживал почти уничтоживший его кризис, и Эли Брод предложил ему финансовую помощь в размере $30 млн, предполагавшую огромное количество обязательств. В условиях выделения средств был пункт, требующий от MOCA оставаться независимым музеем и запрещающий в ближайшие десять лет его приобретение «любым музеем, расположенным в радиусе 160 км от здания на Гранд-авеню», за исключением «образовательных институций или музеев при образовательных институциях». По сути, таким образом он просто помешал Говану получить MOCA, когда пять лет спустя возникло предложение о слиянии его с LACMA.
И все же нет ничего плохого в том, чтобы покупать искусство в качестве инвестиции либо использовать его как инструмент городского планирования или возрождения города, что Музей Брод делает с большим успехом. Прежде чем коронавирус закрыл город, в районе вокруг музея и его ресторана Otium закипела уличная жизнь, в музеи потекла более молодая и более разнообразная публика, а ведь то и другое — значительные достижения.
