Абель Феррара. Фото: Balint Porneczi / AP Photo
«Сибирь» — это ведь немного вестерн?
Да?
Дикая природа, герой-одиночка в исполнении Уиллема Дефо, которого, кстати, зовут Клинт (как Клинта Иствуда. — Прим. ред.), барная стойка, аборигены, шаман, красавица. А сцена с медведем — это привет «Выжившему» Алехандро Иньярриту?
Послушайте, неужели вы верите, что Леонардо ди Каприо мог убить медведя? Думаете, есть шанс у человека против медведя?
Наверное, ведь были же охотники, которые могли выйти на медведя.
Ну да, ну да. Я понимаю, медведь — это символ вашей страны. Но вообще эта идея с медведем — это такая тема первобытного страха. Мне, например, часто снились кошмары, что на меня нападает медведь. По-моему, это отвратительная смерть, страшнее, чем от COVID.
Кадр из фильма «Сибирь». Фото: Vivo film, maze pictures, Piano, Diana Phillips
Я только хотела сказать, что у вас и Иньярриту медведь — это тема столкновения человека с дикой природой.
Точнее сказать, это дикая природа, которая нападает на человека.
Но то, что главного героя у вас зовут Клинт, — это ведь не случайное совпадение?
Нет, конечно.
«Сибирь» — не Сибирь, это просто обозначение чего-то далекого…
Не просто далекого — в этом понятии есть тема изгнания, ведь людей в Сибирь ссылали. Такое магическое и мистическое враждебное человеку пространство, куда людей отправляют насильно. Но что важно — оттуда иногда возвращаются. Сталин был в ссылке в Сибири, но и Солженицын тоже (писатель был в лагере в Казахстане. — Прим. ред.).
Это тем более интересно, что и Америка создавалась переселенцами, покинувшими историческую родину. То есть вы возвращаетесь в Америку, но с другой стороны.
Да, точно.
А где снимались эти снежные просторы?
В Итальянских и Австрийских Альпах.
Мне очень нравится сцена, где герой со своими собаками внезапно оказывается в пустыне, — это окончательно переводит действие в область сновидений.
Это мы снимали на границе с Мексикой, как раз в ковбойских и индейских краях — на границе с Аризоной.
Кадр из фильма «Плохой лейтенант». 1992. Фото: MOMA
Тема сна есть во многих ваших фильмах. Все, что происходит в «Плохом лейтенанте» (фильм 1992 года с Харви Кейтелем в главной роли. — Прим. ред.), тоже похоже на сон.
В «Плохом лейтенанте» это скорее кошмар. «Сибирь» — это фильм, который задуман как фильм про сон, здесь мы хотели исследовать логику сна, подсознания. Но c другой стороны, сама условность кино, то, как кино устроено, тоже можно сравнить со сном. И где еще можно показать сны, как не в кино?
В ваших фильмах часто происходят ужасные события, герои страдают. Но, несмотря на это, они не депрессивные.
Потому что сам процесс создания фильма — уже позитивный. Потому что искусство — это утверждение жизни, какой бы мрачной или печальной ни была история. Искусство утверждает жизнь, свидетельствует о чуде жизни, ее красоте.
Вот и в вашем фильме «Пазолини» в финале звучит ария Розины из «Севильского цирюльника», хотя все заканчивается трагично.
Да, трагично, это фильм о смерти поэта. Это трагедия, но вы помните, в последнем кадре там его пишущая машинка и его ежедневник, это подлинные вещи, которые нам дала его семья. И там страница из его ежедневника. Его дневник был полон планов: встречи, обеды, ужины, друзья, работа. И это его почерк, он был полон жизни, идей. И мы этим фильмом хотим прославить его жизнь. Его уже нет, а его фильмы остались с нами.
Ваши культовые фильмы «Король Нью-Йорка», «Плохой лейтенант» и «Убийца с электродрелью» связаны с Нью-Йорком. Но теперь вы работаете в Европе и даже в условной Сибири. Насколько важно для вас место, где снимается фильм?
Исключительно важно! Это место, где вы живете. Важно все, что вас окружает, культура, воздух, которым вы дышите, еда, которую вы едите. В Нью-Йорке одна жизнь, в Риме другая. Но я могу снимать фильмы там, где мне нужно их снимать, — у себя в квартире, как в «Томмазо», или же в мексиканскую пустыню поехать. Среди моих фильмов есть такие, которые я делал и в Италии, и в Нью-Йорке. Но сейчас я работаю только в Европе.
Вам ближе европейское или американское кино?
Я сейчас кино не смотрю вообще. И телевизор тоже не смотрю. В конце рабочего дня, после долгого сидения перед монитором на монтаже, мне уже не хочется смотреть что-то. Если есть выбор, я лучше почитаю. И даже в самолете не смотрю кино, читаю — все подряд.
Мне показалось, что ваш фильм «Томмазо», снятый в Италии, во многом вдохновлен фильмами Феллини «8½» и «Сладкая жизнь»?
Возможно, потому что фильмы, которые вы называете, были культовыми, когда я учился в университете и начинал снимать кино. Так же как «Джульетта и духи», например, или фильмы Антониони.
У Феллини был Марчелло Мастроянни, и у вас есть актер, с которым вы работаете уже много лет, — Уиллем Дефо.
Да, можно сказать мы с ним состоим в длительных отношениях, рабочих отношениях. Каждый режиссер ищет своего актера, а каждый актер — своего режиссера. Знаете, каждый фильм — это продолжение, новые фильмы вырастают из тех, которые были до них. И нужна такая команда, не постоянная, но все же определенное ядро, люди, с которыми проще работать. Уиллем Дефо понимает меня, знает мои слабые места, мы с ним поддерживаем друг друга, верим друг другу. У нас были и успехи, и поражения — что бы ни считать успехом или поражением.
Знакомы ли вы с российским кино? Дело в том, что «Сибирь» очень напоминает один известный фильм, где герой тоже разбирается с прошлым, семьей, родителями.
Да, я знаю, Тарковский, «Зеркало». Но это не означает, что это посвящение или мы у него что-то украли. Нам нравится то, что он делает, и благодаря ему мы делаем свою работу на должном уровне.
Это вообще интересная тема — влияния, неожиданные совпадения…
Все влияет на меня — все, что я вижу, слышу, замечаю на ходу — вон человек говорит по телефону, — или давно знаю. Мы не всегда это контролируем. Просто надо быть открытым миру и уметь транслировать то, что ты приобрел, через себя — настолько чисто, насколько возможно.
Леонардо да Винчи. Проект боевой колесницы и танка. Фото: British Museum
Вы однажды сказали, что ваш любимый художник — Леонардо да Винчи.
Неужели? Может быть, в какой-то момент да. Но я против этого определения «любимый художник». А к Леонардо отношусь с огромным уважением. Он не только художник, он скульптор, он был полон идей, он, между прочим, театральный режиссер, архитектор, да и шут придворный. Он не просто живописец, он изобрел эту живопись. «Джоконда» так и осталась у него до самой смерти — он ее 15 лет писал. Он работал, искал, постоянно что-то изобретал. Математику изучал. В общем, гений. В кино его можно сравнить только с Кубриком — так же, как Леонардо заново изобрел живопись, Кубрик заново изобрел кино.
Вы тоже музыкой занимаетесь.
Ну я не гений, но музыкант, да.
Кадр из фильма «Баския».1996. Фото: Miramx Film
Кто из современных художников вам близок?
Да все те, с кем я был знаком в годы молодости, — Баския, Кит Харинг, их уже нет. Джулиан (Шнабель. — Прим. ред.) еще с нами. Улицы Нью-Йорка полны искусством — те же граффити.
А для вашего фильма «Убийца c электродрелью» кто писал картины?
Дуглас Метро(в), он недавно умер, прекрасный художник.
Он нормально воспринял то, что по сюжету это работы художника-неудачника?
Кто сказал, что герой фильма неудачник? Просто это художник, картины которого никто не покупал. Так и ван Гога можно посчитать неудачником. Картины Дугласа говорят сами за себя, в фильме есть несколько отличных работ.
С чего у вас начинается работа над фильмом: вы пишете текст или придумываете образы в раскадровках?
По-разному.
Но в «Томмазо» у вас раскадровки к «Сибири» — это ваши, настоящие?
Не я их рисую, но они настоящие. Знаете, «Сибирь» я делал в Италии, с итальянцами. Как мне с ними говорить? Я же американец. Потом мы с итальянцами едем в Германию — то есть мы с итальянцами должны объяснить что-то немцам. А потом мы все едем в Мексику и теперь объясняем мексиканцам. С картинками все проще, поверьте мне.
Кадр из фильма «Сибирь». Фото: Vivo film, maze pictures, Piano, Diana Phillips
Как проходят съемки? Вы долго репетируете или, наоборот, полагаетесь на импровизацию?
Мы делаем все возможное — иногда долго репетируем, а потом все меняем. А могу вообще без репетиций, а иногда можем поставить скрытую камеру.
Делаете много дублей? Сколько всего вы сняли материала для того, чтобы смонтировать «Сибирь» длиной в 90 минут?
В этот раз были очень трудные съемки, сами условия работы в горах, и мы как раз не очень много снимали. Вообще я стараюсь не снимать сцены, которые не буду использовать.
Как вы работаете с оператором?
Я же говорю: мы одна команда, оператор — мои глаза, его камера снимает мой фильм. Я только слежу, чтобы его не покидало вдохновение. Посмотрите «Томмазо» — то, что оператор Петер Цайтлингер там делал во время съемок в моей квартире, — это танец оператора с актерами, настоящий балет!
В «Томмазо» и в «Сибири» снималась Кристина Кириак, ваша жена.
Кристина — мать моей дочери.
А кто играет вторую русскую женщину в «Сибири», эту старушку?
Просто старушка, ее Кристина нашла в русской православной церкви, куда она ходит. Такая сумасшедшая русская, которую судьба забросила в Рим. Она классная, но, по-моему, не очень поняла, что мы делали.
Партнеры The Art Newspaper Russia FILM FESTIVAL: Открытие Private Banking, The Art Exchange.
Партнеры закрытия — онлайн-платформа Wink Видеосервис, Russian World Vision и кинотеатр «Иллюзион».
