Дмитрий Волков. Фото: SDV Arts&Science Foundation
В основу выставки «Это не книга» положена ваша коллекция раритетных философских изданий — но речь вроде бы не просто о показе библиографических редкостей. Что все же имеется в виду?
Вы ведь знаете знаменитую работу Рене Магритта «Это не трубка»? Тут некоторый референс к идее нашей выставки. Вот, скажем, что мы можем видеть, когда наблюдаем книгу, некий том? Мы можем увидеть разное. Во-первых, объект искусства, поскольку книга, особенно раритетная — это художественный объект, сделанный очень качественно, с гравюрами, выпущенный малым тиражом. Но книга — это еще и текст, набор идей, мыслей. Нам может быть важно лишь то, что в ней рассказано. Или, например, мы вообще видим не книгу, а какой-то ее отпечаток у себя в сознании. Наш мозг переживает наши собственные ощущения от всякого объекта — на это еще Иммануил Кант обратил внимание. И вот в таком ракурсе мы пытаемся на выставке преподнести не только книги, но и другие вещи, которые чем-то напоминают книги, однако ими не являются: картины, скульптуры, медиаарт. Словом, это своего рода исследовательский мини-проект.
Произведения современного искусства тоже все из вашей коллекции?
Да, преимущественно. Причем работы очень отличаются друг от друга. Их авторы — художники разных поколений. Будут представлены и живые классики вроде Виктора Пивоварова или Константина Звездочетова, и молодые художники: Аполлинария Броше, Иван Горшков, Валерий Чтак. Направления и жанры тоже различны: концептуальная и постконцептуальная живопись, мультимедийное искусство, скульптура, перформанс. Набор может показаться кому-то эклектичным, но концепция выставки предполагает, что все это — путешествие в сознание коллекционера. Или, скорее, в его подсознание.
Полина Канис. Из серии «Смена». 2017. Фото: SDV Arts&Science Foundation
Если говорить о коллекционировании искусства, то каковы ваши приоритеты?
Коллекция насчитывает порядка 100 работ, в основном российских художников. Я не собирал ее по заранее выработанному принципу. Может быть, даже само слово «коллекция» не до конца сюда подходит. Вот в отношении коллекции книг точно можно сказать: есть принцип, по которому они собираются. Это первые издания, прижизненные издания, и, соответственно, есть некоторая выборка философов, которые относятся к традиции современной философии сознания.
А путь в искусстве: живописи, скульптуре, перформансе, — определен, скорее, взаимодействием с художниками. Например, я начал коллекционировать работы Олега Кулика после нашего с ним взаимодействия. Мы с ним сделали перформанс «Доказательства существования внешнего мира», и в то время я купил ряд его работ. Тогда они обрели для меня дополнительный смысл. А когда мы поехали с ним на легендарный американский фестиваль Burning Man, сделали там обезьяну, которая была плодом нашего совместного сотрудничества, — вот тогда работы Олега стали для меня значимыми. С Андреем Бартеневым была в чем-то похожая история. Мы с ним делали проект «Инопланетяне», и его произведения стали для меня значимыми в контексте совместной работы.
Иммануил Кант. «Критика чистого разума». Год издания: 1787. Фото: SDV Arts&Science Foundation
Или вот еще история. Я снимался в телевизионном шоу «Секретный миллионер». Приехал в Нижний Новгород, где должен был как-то провести пять ночей — при минус 20–25 градусах на улице. Без денег, без места для ночевки, без еды (у меня была с собой только 1 тыс. руб.). Художник Артем Филатов оказался одним из тех, кто приютил меня, был очень доброжелателен, я переночевал в его студии. Так мы с ним познакомились. И так у меня появились его работы. С точки зрения коллекционирования это нарушение всех правил, но я, честно говоря, этому рад, потому что систематичности мне хватает в других областях.
Все-таки нечасто среди коллекционеров искусства встретишь тех, кто склонен выступать соавтором художников. Для вас это какое-то неосознаваемое пристрастие — или вы понимаете, зачем вам это?
Мне хочется иметь объекты, которые были бы связаны с моей собственной историей, а не с чьей-то чужой. Мне неинтересно просто что-то купить — интересно либо сотворчествовать, либо как-то общаться по этому поводу. На мой взгляд, произведение искусства вообще во многом повод для разговора. Вопрос — с кем вы хотите разговаривать и на каком языке. Часто коллекционеры общаются с другими коллекционерами или с галеристами для того, чтобы обсудить произведения искусства. Мне же интереснее общаться с самими художниками, но это общение хочется перевести с языка арт-критика или покупателя на язык художника. Я говорю ему: «Привет, ты меня зовешь, давай я с тобой вместе буду что-то делать». Я не рисую вместе с художником, но создаю историю объекта вместе с ним. Это становится моим не потому, что я это купил, а потому, что принял в этом участие.
Диана Мачулина. «Ги Дебор». Из серии «Предательство интеллектуала». 2006–2016. Фото: SDV Arts&Science Foundation
С художником Федором Павловым-Андреевичем мы недавно обсуждали отношения между коллекционером и автором. И у нас возникла идея — попытаться перевернуть ситуацию, сказать художнику: «Давай я, коллекционер, буду твоим материалом. У тебя есть разные медиа, и ты можешь на мне сделать все, что хочешь, я буду податливым, как глина». Думаю, что мог бы сделать 12 таких перформансов за шесть лет. Нужно будет, конечно, продумать до конца. Я еще проект не формализовал, необходимо придумать правила, потому что есть вещи, которых я делать не стану, конечно. Но спектр того, что я готов делать, достаточно широк. Готов побыть медиумом, средством для выражения художников. Мне кажется, интересно, когда художник отвечает за коллекционера, а не коллекционер за художника.
В Венецианской биеннале 2019 года принимал участие инициированный вами мультимедийный проект Faced2Faced. Вас привлекает еще и роль продюсера?
Это тоже было сотворчество — с художницей Натальей Алфутовой. Идея такая. Вы наводите телефон на ладонь. Телефон снимает вас и снимает ладонь и проекцию вашей головы направляет на ладонь. Вы можете через телефон видеть свою голову, и при этом она повторяет вашу мимику и движения. Таким образом, у вас появляется второе «я», оно у вас на ладони. И мы решили сделать вместе некий ритуал — вызов этих двойников. Такой театрализованный перформанс, почти как спиритический сеанс. Этот проект был частью специальной программы биеннале, мы в трех местах его демонстрировали.
Книги из коллекции Дмитрия Волкова. Фото: SDV Arts&Science Foundation
Вы входите в попечительские советы Третьяковской галереи и нижегородского «Арсенала», поддерживаете грантовую программу музея «Гараж». Что для вас означает меценатство и в чем конкретно оно выражается?
Очень люблю «Гараж», считаю, что это прекрасный, успешный проект. Они смогли сделать современное искусство частью молодежной культуры и стать таким местом, где просто приятно находиться. У нас была и сохраняется идея поддерживать совместно с «Гаражом» современное технологическое искусство — именно в этой области был грант. Надеюсь, мы еще долго будем с ними работать.
Естественно, люблю Третьяковку, и мне бы очень хотелось, чтобы ее образ ассоциировался не только с Андреем Рублевым, Айвазовским, Левитаном, Поленовым и так далее, но и с современными именами. Чтобы и россияне, и иностранцы понимали, что Третьяковка коллекционирует и современное искусство. Что касается «Арсенала», то, мне кажется, это один из самых инновационных, смелых проектов за пределами Москвы и Петербурга. А в этом году наш фонд поддерживает еще и Московский музей современного искусства. Мы давно хотели как-то им помогать и сотрудничать с его руководителем Василием Церетели. Получается, в сумме поддерживаем четыре музея.
Александр Повзнер. «Триумф кота». Фрагмент. 2017. Фото: SDV Arts&Science Foundation
Вы были в числе тех, кто в 2016 году дарил произведения российских художников в коллекцию парижского Центра Помпиду. Персонально у вас какая была мотивация?
Несколько уровней мотивации. Во-первых, участие в событии, инициированном Ольгой Свибловой, знаковом, на мой взгляд. Во-вторых, это повысило статус российского искусства, и его рыночную стоимость в том числе. Поэтому я бы не стал говорить, что это абсолютно альтруистическое меценатство. Но это был очень хороший, позитивный жест. В-третьих, это коллективное действо в некотором роде сплотило коллекционеров. В России такое нечасто бывает.
Экономическая составляющая коллекционирования насколько для вас существенна?
Все мотивы очень сильно переплетаются. Я в принципе привык инвестировать, это мой бизнес, поэтому, когда что-то покупаю, конечно, думаю о том, сколько это будет стоить лет через 20. Но является ли такая мысль доминирующей? Нет, потому что я бы тогда коллекционировал что-то другое. Хотелось бы, чтобы ценность объектов, которые я собираю, увеличивалась, но не очень расстроюсь, если этого не произойдет. Хотя некоторые работы действительно приобретают дополнительную ценность, но состояние российского арт-рынка не таково, чтобы говорить о каком-то буме.
Френсис Бэкон. «Новый органон». Год издания: 1620. Фото: SDV Arts&Science Foundation
У вас огромный спектр интересов и увлечений, от философии до альпинизма и пилотирования вертолетов. Какое место в этом спектре занимают визуальные искусства?
Когда вы заводите одного ребенка, то на него одного всю свою любовь и обращаете. А когда у вас двое детей, что происходит с вашей любовью к первому? Она уполовинивается или ее становится в два раза больше? Сложный вопрос. У меня действительно в жизни много страстей, но я бы не назвал коллекционирование страстью. Пожалуй, страстью я назвал бы искусство.
Московский музей современного искусства
This Is Not a Book: коллекция Дмитрия Волкова. История о человеке, его искусстве и библиотеке
28 ноября 2019 – 26 января 2020
