Российская экономика встречает осень 2017 года в весьма противоречивом состоянии. С одной стороны, наметился рост ВВП (2,5% за полгода), а инфляция держится на исторически самом низком уровне (около 4%). С другой — реальные доходы населения не увеличиваются, зарплаты бюджетников не индексируются, сам бюджет остается дефицитным, а отток капитала ускоряется. О чем говорит такое сплетение факторов и что ждет отечественную экономику в ближайшей перспективе — подъем или спад? Об этом «МК» рассказал известный российский экономист, в прошлом первый зампред ЦБ, ныне старший научный сотрудник Института Брукингса в Вашингтоне Сергей АЛЕКСАШЕНКО.
фото: Сергей Иванов
«Можно сильно улучшить показатель ВВП, если сказать: «Товарищи пенсионеры, помогайте! До обеда копаем яму, после обеда — закапываем». Но такая работа с точки зрения развития страны бессмысленна».
— Сергей Владимирович, учитывая противоречивую макростатистику, как можно охарактеризовать нынешнее состояние российской экономики: кризис, стагнация, рецессия, подъем с колен?
— Прежде всего, анализируя статистику, надо учитывать, что она не вполне достоверна — Росстат в начале этого года изменил методологию и у него пока старые и новые ряды не очень хорошо стыкуются. В этих условиях правильнее всего, наверное, назвать нынешнее состояние российской экономики стагнацией. Российский ВВП снижался два года подряд, в III квартале прошлого года спад прекратился, но рост очень-очень медленный.
— Но раз рост, пусть и медленный, начался, значит, можно надеяться, что экономика окончательно вышла из кризиса?
— Я бы не ставил знак равенства между ростом ВВП и окончанием кризиса. Можно сильно улучшить показатель ВВП, если сказать: «Товарищи пенсионеры, помогайте! До обеда копаем яму, после обеда — закапываем». Но такая работа с точки зрения развития страны бессмысленна. Поэтому я считаю, что важнейшим экономическим показателем является рост уровня жизни населения.
фото: ru.wikipedia.org
Последние данные по реальным доходам населения (майские) свидетельствуют, что они на нуле — падать перестали, подниматься еще не начали. В то же время потребительские расходы медленно растут. Толчок к этому росту, вероятно, дала январская единовременная доплата пенсионерам, с марта начал увеличиваться такой показатель, как покупка населением автомобилей.
Это индикатор, означающий, что состоятельная часть населения почувствовала определенные изменения к лучшему. Хотя примерно половина автомобилей продается в кредит, но изменение потребительских настроений — очень важный фактор!
— Действительно, потребительские расходы растут. Однако некоторые аналитики полагают, что рост потребления повлечет за собой приток импорта, а вслед за этим — ускорение инфляции, которую только-только удалось обуздать. Так ли позитивен рост потребительских расходов?
— Есть такая русская пословица: пуганая ворона куста боится. Если почитать последний пресс-релиз Центробанка, объясняющий, почему в конце июля решили не понижать ключевую ставку, чей уровень (9%) более чем в два раза превышает текущую годовую инфляцию, то создается впечатление, что Банк России боится всех мыслимых и немыслимых рисков: что цены на нефть повысятся, что цены на нефть понизятся, что расходы увеличатся, что расходы снизятся, что потребление вырастет, что потребление упадет… Между тем инфляционный тренд стабильно идет вниз. Посмотрим, что будет в августе-сентябре, но сейчас нет оснований говорить об ускорении инфляции: сельскохозяйственный урожай хороший, а эта продукция занимает большую часть в потребительской корзине.
— Противоречиво ведет себя и рубль: первую половину года он укреплялся к доллару и евро, хотя никто этого не ожидал, а сейчас начал терять позиции, несмотря на то что нефть более дорогая, чем 2–3 недели назад. Чем это объясняется и куда курс качнется дальше?
— Нельзя сравнивать динамику рубля и нефти на коротком промежутке времени; в длинном ряду корреляция очень высокая, и там хорошо видна прямая зависимость между этими показателями. Однако в последние полтора года появился новый фактор, играющий на укрепление рубля: Россия стала привлекательной страной для финансовых игроков, кэрри-трейдеров. Это люди, которые с определенными рисками занимаются покупкой долларов или евро, переводят их в Россию, конвертируют в рубли, покупают российские государственные облигации (ОФЗ) с высокой доходностью и тут же хеджируют свои позиции, получая доход на разнице ставок в России и на Западе. Доля нерезидентов на рынке ОФЗ быстро растет. 70% прироста заимствований Минфина на рынке ОФЗ в 2016–2017 годах — это деньги нерезидентов. 800 миллиардов рублей за полтора года. Этот приток капитала смягчает зависимость рубля от нефтедолларов.
— А в принципе насколько сильна зависимость российской экономики от иностранной валюты, прежде всего долларов?
— Россия является страной с открытой экономикой. Ее стержень — добыча и экспорт сырья, а также продуктов его первичной переработки. Нефть, нефтепродукты и газ составляют 55% от экспорта, а если учитывать другие сырьевые товары, например металлы, химию и лес, то будет все 75%. А многое из того, что нужно экономике и населению, Россия должна закупать в других странах. Так, доля импорта на продовольственном рынке устойчиво держится на уровне около 50%.
Экономика начала оживать, и тут же начала расти потребность в современном оборудовании и комплектующих. И в этой связи укрепление доллара и ослабление рубля невыгодно России. В то же время надо отдавать себе отчет: от унизительной сырьевой зависимости нам не избавиться не то что в 3–5 лет, но и в 20–25 лет тоже. Для этого нужно, чтобы в России создавались новые высокотехнологичные предприятия, новые точки роста. Но это дело не одного президентского срока.
— В России принято считать, что западные санкции в отношении нашей страны не так уж и страшны, а где-то даже и выгодны — в частности, способствуют импортозамещению и развитию ряда отраслей, прежде всего сельского хозяйства. В то же время каждый раз, когда США или ЕС объявляют свои новые ограничительные меры, это вызывает негативную реакцию Москвы. Насколько серьезен санкционный удар по российской экономике?
— Главное, что рождает неприятие российских властей, — это то, что нас, Россию, посредством санкций обидели и унизили независимо от того, насколько жесткими являются сами эти меры. Они вызывают сильные эмоции у российской властной элиты, включая самых высоких руководителей. Если же разбираться детально, то ограничительные меры, введенные против нашей страны, не очень страшные. Ну забрали две дачи у посольства в конце прошлого года и выслали 35 дипломатов — так себе наказание… Экономические санкции тоже вполне терпимые. Надо помнить, что они разрабатывались американцами и европейцами в середине 2014 года, когда нефть стоила свыше $100 за баррель и при таких ценах Россия вполне могла начать серьезную разведку на арктическом шельфе. В той ситуации западным политикам казалось, что санкции, запрещающие добычу на шельфовых месторождениях, будут действовать. Но при цене барреля в $50 никто в Арктику и не сунется. Да, на 6–7 месторождениях западные компании прекратили взаимодействовать с российскими, но никакого существенного влияния на объемы добычи нефти это не оказало. То есть санкции против нефтянки оказались беззубыми. С финансовыми санкциями та же история. Они были болезненны в конце 2014-го — начале 2015 года, когда доллар и евро достигали 80 и 100 рублей, потом ситуация нормализовалась, а ужесточения ограничительных мер от администрации Обамы и Трампа уже не было. И в 2016, и в 2017 годах российские компании, которые не находились под санкциями, стали активно занимать деньги. Поэтому финансовые санкции уже не оказывают воздействия на российский платежный баланс.
— Но ведь санкции влияют не только на российский бизнес, но и на западный. В частности, резко повышают уровень политического риска для зарубежных инвесторов, желающих работать в нашей стране. Разве это не чувствительный момент?
— Да, это так. Данный фактор риска практически остановил приток извне в нашу страну новых технологий и знаний — все, что называется прямыми иностранными инвестициями. И это самый болезненный эффект от санкций, хотя он ни в одном документе не прописан. Фактический запрет на приток капитала в Россию означает, что технологический разрыв между ведущими западными экономиками и нашей растет.
В этой связи последний закон американского конгресса очень неприятен для России, потому что до этого момента санкции были введены указом президента США и, значит, президент мог указом же их и отменить. Сейчас санкции закреплены законом, и отменить их президент может только с согласия конгресса. Закон о санкциях говорит о том, что поведение России на внешнеполитической арене вызывает сильное неприятие у американской политической элиты — голосование было практически единогласным в обеих палатах, что редко бывает в конгрессе.
— Какие основные риски в настоящее время стоят перед российской экономикой? Связаны ли они в большей степени с внешними факторами — санкциями, ценой нефти — или с внутренними проблемами?
— Если оценивать риски в среднесрочной перспективе, то главным из них является внешняя политика России. Инвесторов во всем мире интересует вопрос, будет ли Москва повышать градус в военно-политическом противостоянии с Западом. В риск же резкого снижения нефтяных цен — скажем, до 25–30 долларов за баррель — я не очень верю. Из внутренних проблем больше всего заботит остающийся неблагоприятным инвестиционный климат и тот факт, что у нас ежегодно возбуждается 220–250 тысяч уголовных дел против бизнесменов, в результате чего 85% предпринимателей теряют свой бизнес.
— Могут ли российские власти принять какие-то решения, которые приведут к быстрому улучшению ситуации в отечественной экономике, или никаких волшебных рецептов сейчас не существует и все экономические процессы движутся по инерции?
— Маловероятно, что власти поменяют свою политику, раз следовали ей долгое время. Инвестиционный климат — это, собственно, не вопрос экономической политики. Экономическая политика — это дефицит-профицит бюджета, процентные ставки, уровень инфляции, нормативное регулирование… А когда бизнесменов сажают в тюрьму, когда в России не защищаются права собственности, когда собственники не верят в объективность суда — это проблемы политические. И их значимость в современной России я бы навскидку оценил раза в четыре выше, чем важность решения чисто экономических проблем.
— Согласно официальным прогнозам правительства, осенью российская экономика продолжит рост, инфляция будет и дальше снижаться, доходы людей будут расти, дефицит бюджета — сокращаться. Но есть и апокалиптические сценарии на осень, связанные с тем, что нефть снова обрушится, санкции ужесточатся, следом повалится рубль и наша экономика опять окажется в кризисе. Какой из этих сценариев кажется наиболее реальным вам?
— На мой взгляд, прогнозы нужно строить исходя из того, что цена нефти останется примерно на том же уровне, что и сейчас. Потому что она не зависит от того, что делают президент, правительство, Госдума. Это означает, что рост российской экономики будет ограничен 1,5–2% в год, и в отсутствие внешних шоков это нормально. Но не надо при этом «размахивать шашками» и кричать, что российская экономика бурно развивается.
Для сравнения: мировая экономика растет темпами в 3,5% в год, а даже самые оптимистические прогнозы российских чиновников не приближаются к этому уровню. Между тем особых источников для ускорения ВВП у нас нет. А если государство тратит деньги на закупку вооружений и увеличивает зарплату сотрудникам правоохранительных органов, то понятно, что доходы населения в целом быстро расти не будут.
Если Центробанк сохраняет ставку 9% при инфляции 4%, то очевидно, что высокого спроса на кредиты, корпоративные и потребительские, не будет. Следовательно, не будут развиваться инвестиционные проекты, которые могли бы стать фактором подъема всей экономики.
Так что мой прогноз таков: ничего критичного с российской экономикой происходить не будет, но ее позитивные показатели будут настолько низкими, что еще долго не смогут порадовать население.
Как говорил экс-премьер Черномырдин, под руководством которого мне довелось поработать, «не надо даже думать о том, что настанет время, когда будет легче».
